Творчество. Сейчас буду выкладывать на страх и ужас самой себе...

[Lancovita]

Название: Путь Маршалов.
Автор: Lancovita
Бета: Xewry, Lillum
Гамма: Aw-n
Примечание: то, что отмечено курсивом является или отрывками из дневника, или воспоминаниями главного персонажа
Глава 1.

17 августа.
Иногда мне кажется, что я слишком доверчива, хоть и пытаюсь безостановочно бороться с этим. Но, наверное, в этот раз подозревать сложившуюся ситуацию в каком-то подвохе вовсе не нужно: интуиция говорит мне, что здесь, в этом странном месте, которое называется Черный Орден, мне нечего бояться, а именно на нее, на мою интуицию, в последнее время я только и надеюсь.
Как я попала сюда, в это здание, чем-то похожее на Вавилонскую башню, - история отдельная, странная и запутанная. Если честно, я никогда не верила в чудеса подобного рода, поэтому мне до сих пор не верится, что со мной могло произойти ТАКОЕ…

… Обычный летний день, если быть точным, последний день июля, был в самом разгаре. Солнце медленно плыло по безупречно чистому, ярко-голубому небу; с набережной тянул пока еще приятный для разгоряченной кожи прохладный ветерок, приносящий с собой легкий запах морской воды, сырой гальки и песка.
Девочка лет двенадцати, белокурая, синеглазая, неспешно шла по одной из главных городских улиц, переполненной спешащими домой с работы людьми, и с интересом разглядывала разноцветные вывески над дверьми магазинов, их витрины с шикарными нарядами для дам, старинные здания и миниатюрные фонтаны, стоящие на каждом метре по обочине дороги. В отличие от горожан, проносящихся мимо с усталыми, задумчивыми лицами, ей спешить было некуда: Сантьяго, заместитель директора цирка, в котором она работала младшей помощницей дрессировщика, объявил всей труппе, что до восьми вечера они могут быть свободны. Потом начнется шоу, и вот тогда они будут развлекать зрителей без передышки до трех часов ночи: сегодня этот весьма крупный город на севере Финляндии отмечает свое трехсотлетие, поэтому у известного по всей Европе цирка, приглашенного по этому случаю, все должно быть на высшем уровне. А пока… пока еще нет и шести часов, так что возвращаться обратно к шатрам девочка в ближайшее время не собиралась. Тем более, что Ратмир, тот самый дрессировщик, у которого она ходила в ученицах, посоветовал ей хоть немного расслабиться перед выступлением.
… - Ты слишком много думаешь о работе, Клауд, - заметил пожилой мужчина, почесывая их общего любимца, трехгодовалого красавца-тигра Амстронга, за ухом. – Это, конечно, похвально, однако в твоем возрасте подобное рвение к труду надо хоть как-то совмещать с отдыхом, каким-нибудь весельем… Так что иди-ка ты, милочка, поброди по городу – я слышал, здесь есть на что поглазеть, да. Вот тебе деньги, купишь себе, к примеру, мороженое или какую-нибудь милую побрякушку, - Ратмир достал из кармана штанов небольшой мешочек с деньгами и вручил их девочке.
- Да ладно вам, - смущенно пробормотала Клауд. – Что я, городов ни разу в жизни не видела? Чем этот отличается от других? И зачем мне эти побрякушки или мороженое? У меня первого хоть с ног до головы завались, а второе… Да черт с ним, с мороженым! Давайте, я лучше с вами посижу да за Амстронгом пригляжу, еще разок отработаю свой выход или займусь каким-то другим, более полезным делом, чем бездумно бродить по незнакомому мне городу…
- Боишься взбучки от Сантьяго? – понимающе усмехнулся Ратмир, накручивая на палец залихватский иссиня-черный ус. – Брось, даже не думай об этом. Если бы я раньше знал, что этот старый черт избивает тебя за всякую оплошность, то уже давно бы взял тебя под свою защиту. Пусть теперь только вякнуть посмеет, я на него все того же Амстронга науськаю: от такой кисы он далеко не убежит!
- Но…
- А насчет репетиции даже заикаться не смей, - отмахнулся от нее Ратмир. – Ты уже всю программу наизусть выучила: сколько раз мы одно и то же, следуя постановке, проделываем! Если так хочешь покрутиться с кнутом перед выступлением, то приходи на полчаса раньше, чем положено…
… Клауд и не заметила, как вышла к широкой набережной, мощенной булыжником. Подошло время, когда на улицах приветливо захлопали двери ресторанов, пабов, кабаков и баров, запахло свежей выпечкой и тушеным мясом. По набережной прогуливались влюбленные парочки, с оглушительным визгом носились дети, играя в догонялки, с деловым видом рыскали собаки и несколько толстых котов, орущих дурным голосом на открытые двери не слишком дорогих забегаловок, из которых доносился весьма аппетитный аромат жареных на оливковом масле сосисок.
Неподалеку от того места, где остановилась юная циркачка, стоял ларек с мороженым. Клауд долго боролась с желанием пойти и купить хрустящий рожок с тремя шариками пломбира – ей не хотелось тратить деньги Ратмира, которые он добросовестно заработал своим трудом - но в итоге с позором проиграла. Чувствуя угрызение совести, она попыталась унять ее противный шепоток и заверила саму себя, что отдаст учителю все потраченные деньги до копейки после того, как выступит с сегодняшней программой на сцене, и Сантьяго, кривясь и явно думая про себя, что такой шмакодявке еще рано получать зарплату как таковую, вручит ей небольшую сумму денег. Небольшую, но весьма сносную для того, чтобы вернуть долг Ратмиру и еще оставить себе, то есть положить их в свой тайник и оставить до лучших времен, когда она накопит много денег и сможет уйти из цирка прочь.
Детская, наивная мечта, но она так грела душу.
Клауд не могла сказать, что ей совершенно не нравилось, как она жила. Выступления, путешествия по всему миру – все это она обожала. Рядом с ней были люди, которые все-таки, наверное, любили ее, пусть их и не было так уж много: Ратмир и вторая его ученица, Элла. А зачем больше?
Однако…
Чего-то все-таки ей не хватало. Возможно, свободы?
Да, именно ее.
Как часто Клауд, путешествуя в крытой повозке, сидя на самом ее краю, глядела на мелькающую между холмов или ровно стелящуюся дорогу, на небо, где спокойно плыли облака, откуда шел дождь, откуда падал снег, и ощущала в груди тупую боль, ее верную спутницу, говорящую об утрате самого ценного для нее. Свободы.
Этой чертовой свободы не было у нее никогда, Клауд потеряла ее с рождением, но от этого желание заполучить ее не становилось меньше. Ей хотелось идти, идти без остановки, идти туда, куда она сама захочет. Но… также ей хотелось иметь место, куда она могла бы возвращаться.
Да, ей хотелось уходить и возвращаться туда, где ее будут ждать, но где ей не будут указывать, когда уходить и когда возвращаться. Каламбур – но в нем суть. По-другому Клауд выразить свое желание не могла.
Казалось бы, чем не свободна цирковая жизнь, которой она жила? Но это не то. Здесь были раздражающие границы. Не было места, в которое она хотела бы возвращаться. Не было людей, которые ее будут ждать в случае чего…
… Внезапно в капюшоне ее кофты что-то зашевелилось, и на плечо вмиг заулыбавшейся Клауд выбралась маленькая обезьянка с большими черными глазками-пуговками и белым мехом и, зевнув до мягкого щелчка в челюстях, внимательно и задумчиво посмотрела на чуть надкусанное хозяйкой мороженное.
- Лау, хочешь вкусненького, да? – нежно спросила юная циркачка.
Та смешно поморгала сонными глазками, встряхнулась, перебрала лапками с маленькими, но очень острыми коготками, усаживаясь поудобнее, и нерешительно потянулась к кусочку мороженого на пальце Клауд.
- Оно, правда, немного холодное, но если ты будешь есть осторожно, то все будет нормально, - заметила юная циркачка, посмеиваясь и глядя, как ее любимица отдергивает лапку от угощения и отряхивает ее.
Осознав, что так дело явно застопорится, Клауд поднесла руку к мордочке обезьянки, которая с готовностью начала слизывать мороженое с подушечки ее пальца. Съев лакомство, Лау довольно облизнулась и тоненько пискнула, словно благодаря свою хозяйку.
- Если тебе понравилось, я могу дать тебе еще немного, - предложила юная циркачка, почесывая любимицу ногтем за крохотным ушком. – Только давай я по дороге тебе кусочек отколупну, а то уже пора к шатрам, наверное, возвращаться… А даже если и нет, то мне здесь более делать нечего. Неинтересный город.
Так, тихонько разговаривая с Лау, угощая ее мороженым, девочка двинулась по тротуару самой широкой городской улицы, которая должна была привести ее прямо к шатрам их цирка, расположенным неподалеку от главной площади. Вокруг все так же сновали люди, проносились повозки с какой-то провизией для недорогих заведений, шикарные кареты, заправленные тройками статных лошадей, доставляющие знатных господ по местам их назначения…
- Девочка, а девочка, дай обезьянку погладить! Она у тебя такая хорошенькая, такая миленькая!
Клауд, которая в момент, когда совсем рядом с ней раздался звонкий девчачий голос, с восхищением рассматривала вывеску кондитерского магазина, усыпанную маленькими лампочками, мигающими разноцветными огнями, вздрогнула от неожиданности и, останавливаясь, опустила голову вниз. Прямо напротив нее стояла девочка примерно восьми лет, со светло-каштановыми волосенками, завязанными в две торчащие в разные стороны тоненькие косички. Одета она была в простенькое платьице зеленого цвета, на голове ее была соломенная шляпка с длинной бирюзовой лентой.
Обезьянку? Погладить? Зачем?
Волна вопросов моментально обрушилась на сознание Клауд, пока она с необыкновенной даже для себя внимательностью разглядывала незнакомого ребенка, стоявшего напротив нее и так мягко, наивно улыбавшегося. Вопросы казались ей глупыми и неуместными: в конце концов, что может такого сделать эта девочка с ее зверьком? Однако это ощущение перекрывалось более сильным, непонятно откуда взявшимся чувством опасности. Клауд почувствовала, как ее сердце подозрительно замерло и робко стукнуло о ребра, как напряглись ее ноги, словно она в любой момент была готова прыгнуть на ребенка или ударить его. Или убежать в сторону в случае нападения…
Нападения? Ударить? Что за черт?
Клауд ожесточенно тряхнула головой, откидывая назад упавшие на лоб волосы, и, стараясь придать своему взгляду больше дружелюбности, вновь посмотрела на девочку. Странное дело, но та продолжала стоять в той же позе, что и раньше, улыбаться так же, как улыбалась в то мгновение, когда юная циркачка только заметила ее. А ведь – стыдно признаться – пока Клауд приводила собственные мысли в порядок, прошло около минуты или даже больше. Другой человек уже успел бы выразить на лице целую гамму чувств, потоптаться на месте и еще раз спросить разрешения погладить Лау: люди – существа совершенно нетерпеливые, замедления в деле обычно слишком их раздражают и выводят из состояния душевного равновесия. А эта…как кукла. Большая, тряпичная кукла, марионетка, которую подвесили на веревочки и ведут в нужном направлении, говорят за нее, приказывают, что нужно делать, что изображать…
Да что такое?
Клауд на секунду нахмурилась и потянулась рукой к Лау, которая непривычно тихо и спокойно сидела у нее на плече. Пора все это заканчивать и уходить. Чем быстрее, тем лучше. Отвратительный город. Быть может, это ребяческое оправдание, но только в этом городе у нее случилось подобное. Такой дискомфорт и напряжение. Словно война в голове началась.
А тем временем Лау не хотела отпускать ее плечо. Она вцепилась в него цепкими лапками, выпустив острые коготки и причиняя от этого некоторую боль, и, словно окаменев, неотрывно смотрела на девочку в шляпке с бирюзовой лентой. Всему виной, конечно, освещение, но глаза обезьянки неярко мерцали в полумраке каким-то странным красноватым светом, а ребенок в зеленом платьице продолжал улыбаться все той же милой, наивной улыбкой, словно она была нарисована на его лице. Это все страшно разозлило Клауд, прежде всегда спокойную в необычных ситуациях, но сейчас крайне раздраженную своим душевным состоянием.
Юная циркачка не знала, что бы сделала, если бы совершенно внезапно ее плеча не коснулась теплая ладонь, и над ее ухом не раздался незнакомый мужской голос:
- Ах, извини, моя дорогая маленькая леди, если Матильда приставала к тебе со своими разговорами! Очень сожалею, очень. Она у нас совершенно несамостоятельная, в общество ее одну пускать нельзя, а она так некстати затерялась в толпе! Говорил же отцу не останавливаться около оружейной палатки!
Девочка в шляпке с бирюзовой лентой с немым изумлением смотрела куда-то за спину Клауд, которая тоже была крайне удивлена. Убрав руку от Лау, все еще неотрывно смотревшую на незнакомку, названную Матильдой, юная циркачка повернулась назад и носом уперлась в грудь высокого обладателя огненно-рыжих волос, который устало и слегка лениво улыбался краем рта, глядя сверху вниз на Клауд своими ехидно сощуренными орехово-золотистыми глазами.
- Я сразу заметил ее около тебя, - тем временем решил объясниться огненноволосый, - и поспешил сюда, – юноша снизил голос до едва слышного шепота и добавил на ухо Клауд:
- Если честно, то у нее не в порядке с головой, у моей бедной сестренки. Так что еще раз прошу ее извинить в случае чего.
- Да нет… она ничего такого не сделала, - смущенно пробормотала циркачка, наконец-таки вспомнив, что стоять и, попросту говоря, пялиться на незнакомых людей, неприлично. – Она всего лишь хотела погладить мою обезьянку…
Юноша, одежда которого была очень странна и, наверное, являлась униформой какой-то организации: черная, с белыми вставками и с серебряным крестом на груди - удивленно посмотрел на маленького белоснежного зверька и задумчиво протянул:
- Обезьянку, говоришь?.. Красивая она у тебя, и хорошо, что ты не поспешила давать ее Матильде: с животными она…крайне жестока.
- Жестока? – уточнила Клауд, погладив Лау по напряженной спинке. – Вот как…
Значит… Хорошо, что помедлила? И правда.
- Да, - начал было огненноволосый, но тут девочка, о которой они как-то подзабыли, зарычала, побледнела, вытаращила глаза так, что показалось, что они сейчас вывалятся из орбит.
- Что это с ней? – испуганно воскликнула Клауд.
Прохожие, проявив явный интерес к тому, какая сцена постепенно разворачивалась около небольшого кондитерского магазина, замедляли свой шаг и постепенно останавливались, желая узнать, чем все закончиться. Огненноволосый юноша же с досадой цокнул языком, положив руку на плечо перепуганной Клауд, которая с ужасом наблюдала, как глаза девочки медленно наливаются кровью, а ее оскал становится все шире и шире, и процедил:
- О, не беспокойся, это всего лишь обычные неконтролируемые приступы ярости Матильды.
Рука его потянулась к карману плаща, когда сумасшедшая пронзительно завизжала, как-то странно надуваясь прямо изнутри:
- Я убьюююю тебя, ты… - с этими словами она кинулась на Клауд и огненноволосого незнакомца, выставив руки со скрюченными пальцами и, как показалось (а может, и нет) циркачке, даже не касаясь ногами земли.
Наверное, нужно было бы закричать. Наверное, нужно было бы бежать без оглядки. Однако Клауд осталась стоять на месте, оцепенев от ужаса и доверчиво прижимаясь к груди юноши в униформе.
И она не запомнила того момента, как в его правой руке появился красивый, старинный револьвер, который он решительно нацелил на сумасшедшую с бормотанием: «Ну, что ж поделать…Учитель будет недоволен». Не запомнила того момента, когда Лау оглушительно взвизгнула у нее на плече, как полыхнули красным ее глаза, как она начала стремительно расти. Не поняла, когда закричали люди, не осознала, когда в поле ее зрения появился высокий, статный мужчина в черном плаще с таким же крестом на груди, как у огненноволосого юноши, только золотым.
После появления этого мужчины мир Клауд перевернулся. Как бы пафосно это ни звучало, как бы, на первый взгляд, ни преувеличенно, но это была истинная правда. В сознании циркачки не могло уложиться то, что она увидела: мужчина легко хлопнул в ладоши, и все звуки смолкли, а люди замерли в неестественных позах, словно для них остановилось время. Хотя, почему «словно»? Наверняка, так оно и было. Замерла и сумасшедшая, зависнув в метре над землей с широко раскрытым ртом и закатившимися глазами. Только Клауд, юноша с револьвером и он, этот странный человек, могли спокойно двигаться, как и раньше.
Тяжело вздохнув и осуждающе покачав головой, мужчина повернулся к замершим детям. Клауд с открытым ртом и широко распахнутыми глазами смотрела на него, не зная, что делать в первую очередь: начинать панику от того, что увидела, или истерику от того, что только что пережила. Излишне бледный, с тонкими аристократическими чертами лица, кареглазый обладатель длинных, прямых волос цвета вороного крыла, небрежно завязанных черной лентой в низкий хвост, он с любопытством посмотрел на обезьянку циркачки. Та перестала расти, как только почувствовала, что опасность миновала, и вновь превратилась в крошечного, безобидного зверька, на которого даже подумать было нельзя, что совсем недавно он с горящими глазами и оскаленными клыками был готов защищать хозяйку наравне с огненноволосым юношей.
- Четко сработано, Мариан, - низким бархатистым голосом проговорил мужчина, обращаясь к огненноволосому, медленно опустившему руку с револьвером. – Однако все-таки плохо, что ты не сумел увести акума от основной массы народа и напугал такую милую девочку… - с этими словами он опустил взгляд на Клауд, которая от страха и смущения уже и не знала, куда деться, и мягко, дружелюбно улыбнулся ей.
- … Но все эти оплошности меркнут перед тем, что за столь короткое время мы справились с заданием на две трети: нашли акума и Чистую Силу, за которой он пришел в этот город.
Заметив, что белокурая девочка смотрит на него огромными, непонимающими и умоляющими о разъяснении всего того, что она увидела, глазами, мужчина спохватился и вновь мягко улыбнулся циркачке, чуть наклонившись к ней.
- Извини за все, что тебе пришлось пережить за это короткое время. Мы с учеником совершенно не хотели втягивать тебя в это дело, однако тут уже наши желания и предположения не сработали в полную меру под натиском воли судьбы. Зато теперь мне понятно, почему Чистая Сила постоянно меняла свое месторасположение… Меня зовут Винсент Орджел, я… священник из тайной организации Ватикана. А это мой ученик, Мариан Кросс.
Клауд, чувствуя, что голова вот-вот взорвется от явного переизбытка информации об окружающем ее мире и людях, медленно переводила взгляд с одного приветливо улыбающегося лица на другое. Эти люди вовсе не были ей страшны и опасны для нее, и чувство этого осознания было сродни тому самому, что предупредило ее об опасности, исходящей от сумасшедшей… сумасшедшей? А так ли все просто, как по началу объяснил огненноволосый юноша, названный Марианом?
Клауд украдкой посмотрела на лицо девочки, которое уже утратило все человеческое в себе на тот момент, как Винсент Орджел применил свою… магию. Мариан перехватил ее взгляд и рассмеялся, почесывая голову дулом револьвера.
- Всю историю я придумал на ходу: не знал, что детали тут будут важны, а оказалось… Я даже и понятия не имею, как ее зовут.
- Кто это? - тихо прошептала Клауд, пристально вглядываясь в безобразное лицо странного существа рядом с ней. – Что это?
Винсент с явным одобрением посмотрел на девочку и поспешил ответить:
- Второй вопрос намного правильнее первого, поверь мне. Но мы находимся в совершенно не той обстановке, чтобы я что-то объяснял тебе. Давай договоримся так: мы с учеником заканчиваем часть задания, а потом ты ведешь нас в место, которое считаешь наиболее безопасным… Ох, прости, забыл спросить – ужасно… Как тебя зовут, девочка? – священник раздосадовано хлопнул себя по лбу.
- К… Клауд, - пробормотала циркачка, задумчиво наблюдая, как Лау сбегает по ее руке ей в ладони и сворачивается там уютным калачиком.
- Очень красивое имя, Клауд. Редкое и необычное… Ну, так что, Клауд? Ты нам веришь? Ты не боишься нас?
Циркачка подняла взгляд на мужчину и решительно выдохнула:
- Да. Верю. И не боюсь.
Губы Винсента вновь растянулись в мягкой, доброй улыбке, которая шла ему намного больше, чем серьезное выражение лица.
- Это хорошо. Просто замечательно. Ты умная девочка. Только подожди немного. Мариан, эта тварь твоя, - священник пренебрежительно кивнул на зависшую в воздухе «девочку».
- Да, учитель, - кивнул огненноволосый юноша, выступая вперед и вновь занося револьвер в воздух.
Клауд во все глаза смотрела, как тонкий палец Мариана ложится на курок, и с ужасом для себя отметила, что с нетерпением ждет, когда он наконец-таки нажмет на спуск. Что за чертовщина творилась у нее в голове?
А Винсент тем временем словно читал ее мысли.
- Такова твоя натура, ее не стоит бояться, девочка, - успокаивающе заметил он, подходя к Клауд и аккуратно, осторожно закрывая ей глаза рукой в белой перчатке. – Но пока таких сцен тебе видеть не нужно.
Послышался выстрел.
Винсент, не отнимая ладони от ее глаз, повернул Клауд в обратную сторону от места происшествия и медленно повел куда-то.
В спины им ударил рев взрыва.
Клауд вздрогнула, а Лау словно в знак успокоения и утешения потерлась головкой о ее ладонь.



***

Когда небольшая компания подошла к шатрам цирка, Клауд сразу заметила, что на территории, занятой их труппой, что-то не так. Ощущение дикой опасности исходило из темных «коридорчиков» между шатрами… а если честно, - то отовсюду, куда не посмотрела бы юная циркачка. Испуганно зажмурившись на секунду, девочка незаметно придвинулась ближе к Мариану, который, нахмурившись, пристально осматривал территорию, занятую цирком.
- Учитель… Вам не кажется, что враг расставил нам здесь ловушки? – осторожно спросил юноша, оглядываясь на мистера Орджела. – Как-то мне неуютно, словно воздух вокруг меня…
- … Тяжелый, - прошептала Клауд, наблюдая, как Лау, чуть слышно пискнув, соскочила с плеча юной циркачки в ее ладони. Мариан и его наставник вопросительно посмотрели на девочку, и она, слегка смутившись, пояснила:
- Я не знаю, что Вы хотели сказать, господин Мариан, но для меня воздух слишком тяжел. Его очень сложно вдыхать в себя…
- Ты хотела сказать, что концентрация кислорода в воздухе как будто уменьшилась, и теперь мы находимся в чем-то наподобие слабого вакуума, - с умным видом поддакнул тот, закуривая.
Клауд в ответ насупилась и, прижимая к груди принюхивающуюся к ветру обезьянку, недовольно пробурчала:
- Я сказала то же самое, что и Вы, но на нормальном языке. Не перефразируйте, пожалуйста. Это… бесит.
- Чего? – Мариан был в шоке от быстрой смены настроения девочки, а мистер Орджел, снисходительно усмехнувшись и оглянувшись на юную циркачку, сердито поджавшую губы, заметил:
- А малышка-то с характером. Не выводи нашу юную леди из себя, Мариан. Ведь она сказала все правильно, хоть и выражалась не научным языком. Блеснешь своей эрудицией позже.
- Сдалась мне его эрудиция… - пробурчала себе под нос Клауд, поудобнее усаживая Лау на своих руках, а потом сказала громче, чтобы все ее услышали:
- Здесь так тихо и безлюдно, а ведь выступление нашего цирка вот-вот должно начаться…
- Так бывает при нападении акума, - тяжело вздохнул Винсент, скользя взглядом по остроконечным верхушкам шатров. – Они еще не пришли сюда, но сделают это с минуты на минуту.
- Акума? – всполошилась Клауд, сразу же вспоминая страшную девочку, которую повстречала несколькими минутами ранее. – Но ведь это значит, что все люди, находящиеся здесь… Они в большой опасности! – закричала девочка, делая стремительный шаг к старшему экзорцисту. – Я пока не совсем все понимаю, но я считаю, что эти ваши акума очень жуткие существа! Людей нужно вывести отсюда, или они пострадают!
- Конечно, мы попытаемся эвакуировать вашу труппу с территории, окруженной врагом, но…
Клауд, глядя в озабоченное лицо мистера Орджела, почувствовала, как ее охватывает отчаяние.
- Какое еще «но»?! Какое «попытаемся»?! Мы… Вы должны сделать это! Вы ведь экзорцисты – ваша обязанность защищать людей от этих тварей! – вновь сорвалась на крик девочка.
- Клауд, мы… - начал было Мариан, выпуская в небо тонкую струйку дыма, но она, гневно сверкнув глазами, быстро наполняющимися слезами, резко прервала его:
- Замолчите! Я… я, наверное, даже не понимаю, насколько опасны эти акума для людей, но что-то подсказывает мне, что их цель – убивать. Однако все люди, что находятся здесь… Они – моя семья! Пусть недолговечная, пусть не все ее члены любят меня, но… Мой собственный учитель, Ратмир, он подобрал меня, брошенную родителями еще в младенчестве, и вырастил, как собственную дочь. Он мне как отец, а его вторая ученица Элла – как младшая сестренка. Я не хочу, чтобы с ними что-то случилось, понимаете? И с остальными тоже! Даже Сантьяго, который постоянно избивал меня, должен остаться невредимым!..
- Какой-то идиот нагло избивал тебя? – удивленно поднял брови Мариан. – Хм, нужно действительно защитить его от акума, чтобы позже преподать ему урок хороших манер и научить его правильно обращаться с прекрасными дамами.
Клауд удивленно покосилась на него, но смолчала. Еще никто не вставал на ее защиту, кроме Ратмира, поэтому подобное заявление из уст незнакомого юноши, пусть и сказанное бесстрастным тоном, но выраженное как должное, казалось и приятным, и странным одновременно.
Тем временем Винсент с тяжелым вздохом подошел к ней и положил неожиданно тяжелую руку на плечо девочки.
- Я хорошо понимаю твое рвение защищать то, что тебе дорого. Когда-то я был таким же. Да что говорить: я остался таким до сих пор, хоть и не многие знают об этом. Поэтому я принимаю твою решительность в этом вопросе и постараюсь сделать все возможное для того, чтобы ты была спокойна за своих близких. Однако запомни на будущее: работа экзорцистов – уничтожить акума, не более, и он должен понимать, что без жертв в процессе его работы не обойтись.
- На будущее? – удивленно распахнула глаза Клауд. – Но зачем?
Со стороны Мариана послышался сиплый смешок.
- Глупая ты девочка, неужели ты так и не поняла, кому принадлежит Чистая Сила, которую искали и мы, и акума? – с некоторой язвительностью спросил юноша, кидая на землю сигарету и давя ее каблуком сапога. – И неужели ты не заметила, как начала расти твоя обезьянка в момент, когда акума напал на тебя?
Несколько секунд Клауд широко раскрытыми глазами смотрела на него, вспоминая мгновение, когда страшное лицо девочки, оказавшейся жутким монстром, было в нескольких сантиметрах от нее, а потом, вздрогнув, пораженно прошептала:
- Вы хотите сказать мне, что я… экзорцист? А… а Лау – это на самом деле та самая штука, за которой охотился акума?
- Да, - кивнул Винсент. – Это действительно так. Я понимаю, девочка, что сейчас ты растерянна и напугана, и тебе хочется задать мне миллион вопросов. Но не суди меня строго: сейчас я не буду отвечать на них, потому что для меня важнее предотвратить нападение акум на цирк. В противном случае все, кто здесь находится, могут погибнуть. Услышав это, что выбираешь ты?
Подняв потрясенный взгляд от Лау, которая встревоженно вертела головой по сторонам, Клауд посмотрела в серьезные глаза старшего экзорциста.
- Защитите их всех, пожалуйста.

***

Посовещавшись на скорую руку, оба экзорциста решили оставить Клауд сидеть на скамеечке около одного из цирковых шатров, поставив вокруг нее куполообразный щит, который мог не только защитить от нежданных гостей в виде акум, но и сделать ее невидимой для посторонних глаз. Поначалу она сопротивлялась, боясь оставаться совершенно одной, но после того, как Винсент поставил ей ультиматум – «Или ты остаешься здесь, или ты идешь с нами, но мы проваливаем операцию по спасению твоих друзей, так как в первую очередь будем защищать именно тебя: для нас ты куда важнее, чем они!» - юная циркачка устыдилась своего трусливого поведения и послушно осталась на окруженной защитой территории.
Усевшись на спинку лавочки, Клауд долго, не мигая, смотрела на яркое солнце, лениво подкатывающее свои ослепительные бока к горизонту. И только лишь когда ее глаза заслезились и в них запрыгали красные круги, девочка проморгалась, потерла веки и осторожно сняла с плеча немного успокоившуюся Лау. Некоторое время они обе внимательно смотрели друг другу в глаза, а потом юная циркачка горько вздохнула и аккуратно провела кончиками пальцев по короткой, но очень мягкой шерстке на голове у своей любимицы. Той ласка хозяйки понравилась чрезвычайно, и она довольно пискнула, щуря свои глаза-бусинки.
- Все так неожиданно, правда, Лау? – едва слышно прошептала Клауд, наблюдая, как обезьянка сворачивается в ее ладонях уютным клубочком, словно маленький котенок, но все равно продолжает внимательно наблюдать за ней умным взглядом. – Еще сегодня утром я не могла себе представить, что все мои самые смелые мечты могут осуществиться этим же вечером… Знаешь, я даже боюсь, что это все сон, просто очередной сон, - девочка вздохнула и, подняв голову, посмотрела в усыпанное звездами небо.
Привычка разговаривать с Лау появилась у нее еще в раннем детстве, когда она только нашла эту обезьянку, находившуюся на тот момент на грани гибели. Клауд даже нравилось то, что ее слушательница не могла отвечать ей: в конце концов, ей требовалось лишь внимание, а не бесконечные, глупые, сбивающие с толку вопросы, которые так любили задавать люди. Пока девочка делилась с обезьянкой своими переживаниями, не доверяя их никому - как бы глупо это не звучало - даже Ратмиру и Элле, та слушала ее внимательно, совершенно не двигаясь. Когда же она заканчивала, Лау тотчас прыгала к ней на плечо и, словно в знак успокоения, ласково терлась головкой о щеку хозяйки. И это помогало намного лучше, чем что-либо еще.
- Но знаешь… - Клауд оторвалась от созерцания неба, которое постепенно окрашивалось в приятные персиковые и медовые тона, и вновь посмотрела на обезьянку, – я столько раз щипала себя за руку, пока на меня не обращали внимания. Думала, что проснусь, а вот оказалось, что это вроде бы действительно не сон, - Лау согласно пискнула, и девочка слабо улыбнулась, почесывая ногтем ей за ушком. – Мне лишь до сих пор не верится, что ты являешься не тем, чем кажешься. Я никогда бы не подумала, что ты не обычный зверек, а эта непонятная штуковина под названием Чистая Сила… Или как там ее правильно называть?
Наверное, у юной циркачки разыгралось воображение, но после ее слов взгляд Лау погрустнел, и обезьянка, закрыв глаза, постаралась свернуться в клубочек еще больше. Возможно, ее действительно печалило то, что девочка назвала ее «непонятной штуковиной под названием Чистая Сила», несмотря на то, что это, кажется, было настоящей правдой. В конце концов, как рассудила сама Клауд, обычные обезьянки не начинают расти с горящими огнем глазами, желая защитить свою хозяйку от всего на свете.
От воспоминаний циркачку отвлек внезапный взрыв. Он был настолько силен и прозвучал настолько близко, что земля вместе со скамейкой, на спинке которой сидела девочка, вздрогнули, и Клауд, не удержавшись на узкой перекладине, с криком упала спиной вниз. Лау резво выпрыгнула из ее рук, приземлилась в траву у головы хозяйки и оскалилась, глядя куда-то вверх.
- Ай-яй… - простонала Клауд, приподнимаясь на локте и потирая свободной рукой ушибленный затылок. – Моя голова… Моя спина… Что происходит? Что это был за взры… О, Господи! – испуганно взвизгнула девочка, так и не договорив.
Взгляд ее, как и взгляд Лау, шерсть которой встала дыбом, был устремлен на небо, где кружили два отвратительных существа. У них были человеческие лица, искаженные мукой, а их тела, круглые, металлические, были усеяны пулеметами, которые сейчас были направлены на юную циркачку.
Дыхание перепуганной насмерть девочки сбилось, и воздух из легких куда-то исчез. Она широко распахнутыми глазами смотрела на этих страшных монстров и понимала, что, кажется, именно они и являются акума – это лишь их настоящий облик.
Надо было бы бежать, сломя голову, спасаться, прихватив с собой Лау. Надо было бы хотя бы закричать, тем самым позвав на помощь. Однако тело девочки совершенно не слушалось хозяйку, поэтому Клауд, внутри ругая себя последними словами, продолжала лежать на прохладной земле и неотрывно смотреть на чудовищ, которые должны были с минуты на минуту убить ее.
«Но я… я не хочу умирать, я хочу жить! – пронеслась отчаянная, быстрая мысль в голове циркачки. – Я ведь только начала… Да, я ведь только начала жить! Сегодня! Мне показали дорогу в эту… жизнь! Свободную жизнь! Поэтому я не хочу умирать, не хочу!»
- Хочу жить! – тихонько шепнула Клауд, зажмурившись, когда концы пулеметов акума вспыхнули фиолетовым светом.
…
Следующие несколько минут показались девочке адом на земле. Не успел первый акума выстрелить, как его самого сразили пули подоспевшего Мариана. Чудовище взорвалось сразу же, и обломки его железной плоти полетели в разные стороны; один из них острым концом врезался в плечо Клауд. Боль оказалась нестерпимой: от глубокой раны она, словно витиеватые змейки тока, пронзила тело циркачки, и девочка, ослепленная ею, могла только кричать, кричать и кричать, полностью забыв, в какой ситуации оказалась. Действуя неосознанно, она с нечеловеческой силой дернула обломок, и тот с хлюпаньем вышел из ее тела, заставив Клауд извиваться в новом, безжалостном приступе боли…
… Пока Мариан расправлялся с тремя акума, из-за крон высоких деревьев показались еще с десяток. Экзорцист с чувством выругался сквозь зубы и, перекувыркнувшись в воздухе, спрыгнул за землю рядом с раненой Клауд. Из крепко зажмуренных глаз девочки градом лились слезы, и она ежесекундно вздрагивала от боли. Перевернувшись на левый бок и поджав ноги к груди, Клауд рукой зажимала сквозную рану чуть ниже плеча и что-то лихорадочно, уже явно в бреду едва слышно шептала. Ее обезьянка, Лау, застыла в траве у головы хозяйки и неотрывно смотрела в небо на приближающихся акума. «Какой бы необыкновенной не была эта Чистая Сила, она все равно не может кидаться в бой без какого-либо приказа человека, к которому она, если так можно сказать, привязана, - подумал Мариан, перезаряжая револьвер и глядя на бледное, блестящее от слез и покрытое крупными бисеринками пота лицо циркачки. – Даже когда кажется, что Невинность сама начинает защищать хозяина, это не так. Она ловит мысленный импульс человека и, чувствуя, что ему нужна защита, именно тогда пробуждается. С Клауд так было в городе, когда Лау начала расти на глазах. Сейчас же она находится в забытье: ее мысли только о боли, поэтому она не помнит об опасности, нависшей над ней». Экзорцист, не дожидаясь, пока акума долетят до них, применил эффект оружия дальнего боя и подстрелил сразу четырех тварей; они сразу же камнем рухнули вниз и, немного не долетев до земли, взорвались, обдав юношу теплым воздухом взрывной волны.
На место уничтоженных акума прилетали новые, и Мариан мог только догадываться о настоящем числе противника. Отойти от Клауд он не мог, а надо было бы: в конце концов, его оружие дальнего действия было еще не слишком хорошо разработано, чтобы экзорцист мог выиграть сражение, применяя лишь его. Однако юноша прекрасно понимал, что как только он покинет девочку, на нее сразу же нападут – с непонятным количеством противников он не мог гарантировать того, что защитить циркачку он успеет. Честно говоря, гарантировать такого никто и никогда не мог, ни при каких обстоятельствах.
«Эта Чистая Сила слишком опасна для Него, поэтому Он сделает все возможное, чтобы уничтожить ее. Конечно, первая Невинность, которая может мыслить сама. Первая Невинность, которая являет собой паразитический тип, но не в теле хозяина, а в теле животного, которое привязано к человеку. Поразительный случай, который раньше еще ни разу не происходил, - думал Мариан, стреляя в очередного близко сунувшегося акума. – Мне нужно защитить эту девчонку вместе с ее Силой, я обязан это сделать, но… Слишком странно, что эти твари не нападают, а лишь летают в воздухе. Словно ждут чего-то».
Очередной выстрел – и рука юноши мелко затряслась от перенапряжения. Рукав форменной куртки экзорциста слегка отогнулся, являя взору бледную кожу, усеянную еще свежими шрамами, которые подозрительно порозовели и слегка вздулись. Мариану хватило лишь одного взгляда на свою изуродованную руку, чтобы ответ на все его вопросы появился в его голове незамедлительно.
В прошлый раз от длительного использования оружия дальнего действия его тело пострадало. Всем знающим суть дела известно, что Чистая Сила – не важно, какого она типа – забирает много физических сил хозяина. Особенно это заметно тогда, когда экзорцист использует новые возможности своей Невинности.
Чистая Сила Мариана Кросса, молодого экзорциста двадцати лет, с самого начала доминировала над своими «собратьями» по мощи. Поэтому никто не удивился тому факту, что в девятнадцать лет юноша открыл в своем оружии новую силовую грань, прежде скрытую от него. Более того, многие предсказывали ему великое будущее: становление маршалом Черного Ордена.
Переключенная на новую возможность, Невинность слушала хозяина не то, чтобы плохо, но с явной неохотой. Так хорошо вытренированная лошадь пытается совладать с собой и не скинуть неопытного седока, который давит на нее своим беспричинным страхом. Оттого Винсент, учитель Мариана, посоветовал ему как можно больше тренироваться на этой грани, но не применять новую силу в бою, так как последствия подобного необдуманного поступка могли бы принести большие неприятности.
Однако в одном из последних сражений Кросс вынужден был работать в новой грани, чтобы выжить, так как количество противника превосходило небольшой отряд экзорцистов в сотни раз. Недавно приобретенная возможность делала юношу практически неуязвимым: сила его выстрела была настолько велика, что взрывная волна от него затрагивала сотни метров вокруг и уничтожала практически всех акума за один заход. Поэтому в том сражении Мариан вышел победителем, однако это не помешало ему больше двух месяцев проваляться в лазарете: врачи и медсестры только и удивлялись, как это ему не оторвало руку подчистую.
И практически все знали, что наиболее эффективной ступенью для входа экзорцистом в новую грань было применение им оружия дальнего действия.
Оставалось узнать только одно: как Он узнал об этом?
Мариан вновь выругался сквозь крепко сжатые зубы и опустил руку с револьвером. Ему было ясно, что продолжение боя в таком же состоянии опять приведет к непредвиденным обстоятельствам, но другого выхода из положения он вообще не видел: случится чудо, если Клауд придет в себя и хоть как-то даст понять Лау, что той пора защищать ее; на Винсента же рассчитывать вообще было нельзя, ибо учитель был занят тем же, что и ученик, только в другом месте. Экзорцист с силой потер ноющую руку, крепче сжал револьвер слегка онемевшими пальцами и попросил у Господа лишь одно – чтобы его тушу забрали отсюда чуть позже, когда все закончится...
- Г-господин… М… Мариан… - слабый, едва слышный голос Клауд заставил Кросса неохотно повернуть голову к девочке.
Та лежала на земле в той же позе, что и раньше, но здоровой рукой, перепачканной в крови, неловко тянулась к рукаву куртки юноши. Приоткрытые глаза ее нездорово, лихорадочно блестели, а скривившийся от боли рот открывался и закрывался, как у рыбешки, выброшенной на мель. Не успел Мариан сказать хоть что-то, как заметил, что Лау заметно подобралась, и в глазах обезьянки появился красный, пугающий огонь.
- Господин Мариан… - вновь шепнула Клауд, вцепившись-таки в рукав экзорциста и устало прикрывая глаза. – Я ведь… могу помочь Вам?..
И на глазах Кросса совершилось чудо, в которое чуть раньше он не хотел верить.
Оглушительно взвизгнув, Лау стала расти. Глаза обезьянки горели дьявольским пламенем, серебристая шерсть стояла дыбом, а визг ее превращался в дикий рев. Едва Мариан оправился от шока, то обнаружил, что вместе с Клауд находится в середине огненного круга, который, словно щит, закрывал их от акума.
Когда «обезьянка» достигла в росте двух метров и от нее прежней остались лишь воспоминания, Клауд вновь приоткрыла глаза и, глядя куда-то в землю и едва двигая языком, прошептала:
- Лау… Не щади их… Убей их.
Глаза Мариана широко распахнулись, а Чистая Сила – сейчас обезьяну по-другому назвать было нельзя – в ту же секунду сорвалась с места и взмыла в воздух. С первого же удара сильными задними ногами она проломила броню сразу двух акума, и они взорвались, так и не успев выстрелить в нее. Для остальных тварей это послужило сигналом, и они одновременно открыли огонь по Лау. Та лишь ловко уворачивалась от пламени и продолжала громить акума одного за другим.
«Невероятно… Теперь я понимаю, что означает «мыслящая» Чистая Сила, - с немым восторгом думал Кросс, неотрывно наблюдая за обезьяной. – Клауд лишь отдала ей приказ уничтожить, и теперь она сама действует, движимая целью исполнить желание хозяина. Ей не нужно побочных подсказок во время битвы: она сама прекрасно знает, что нужно делать, сама рассчитывает силу противника и вычисляет его слабые места. Невероятно! Эта Сила необходима нашей организации. Нельзя, чтобы ее уничтожили».
И Мариан, перепрыгнув огненный круг, кинулся добивать тех акума, которые еще остались живы…
… Через несколько минут все кончилось. Акума больше не появлялись. Кросс спрыгнул с поверженной твари на землю, и та взорвалась в воздухе. В траву около экзорциста упала ее маска в виде человеческого лица, искаженного мукой и скорбью. Юноша, быстрым движением свободной руки убрал растрепавшиеся рыжие волосы с лица и отвернулся, мрачно дуя на разгоряченный револьвер. Рядом приземлилась Лау – земля под ногами мелко дрогнула.
Несколько секунд экзорцист и Чистая Сила внимательно, изучающе смотрели друг на друга, а потом обезьяна фыркнула – и начала уменьшаться. Она защитила свою хозяйку, а остальное ее мало волновало.
Ухмыльнувшись и достав из кармана куртки пачку сигарет, Мариан опустился на траву и закурил. Лау тем временем приняла свою прежнюю форму и с писком бросилась к хозяйке, которая, кажется, потеряла сознание. Кросс оглянулся на девочку и выдохнул дым, тоненькой струйкой устремившийся в окрашенное закатными красками небо. Надо бы оказать ей первую помощь, но так получилось, что врачеватель – пусть самый слабый – из юноши был, как из коровы балерина. Обращаться бережно и нежно он умел только со своим револьвером и, испытывая слабость к науке, с препаратами в их с учителем тайной лаборатории. При всем при этом он боялся, что причинит Клауд еще больше боли: в конце концов, в том, что кости в плече циркачки сломаны, практически раздроблены, он не сомневался, поэтому возможность хотя бы перевернуть ее сводилась к нулю.
- Вот придет учитель… разберется… - пробурчал Мариан, вновь отворачиваясь.
- Господин Мариан… - голос девочки звучал глухо.
От удивления Кросс чуть не выронил сигарету из рук. Надо же, она в сознании, даже разговаривает!
- Чего тебе, шмакодявка? – лениво отозвался он, вынимая сигарету изо рта и с педантичным выражением лица стряхивая с нее пепел на траву.
Со стороны девочки послышалось недовольное ворчание, но чуть позже Клауд все-таки спросила:
- Кто-нибудь пострадал?
- Думаю, нет, - немного помолчав, ответил Мариан и выбросил окурок куда-то в траву. – Во всяком случае, когда я уходил, все были живы, только напуганы. К тому же, там остался не кто-то там, а учитель. Он не даст акума даже приблизиться к кому-то – все-таки маршал как-никак.
Вдалеке раздалась серия взрывов, а спустя несколько минут небо за шатрами вспыхнуло неземным светом. После этого наступила замогильная тишина.
- Вот, кстати, учитель и управился, - невзначай заметил Кросс и с усталым кряхтением повалился на траву, местами покрытую тонким слоем пепла. – И да, слышишь, шмакодявка? Ты вот все о других заботишься, а о себе совсем не думаешь: не ты ли недавно каталась по земле от боли? Как ты так быстро пришла в себя?
Ответом экзорцисту послужила все та же тишина. Прошло несколько минут, и юноша уже отчаялся услышать голос Клауд, думая, что та опять потеряла сознание. Но вот с ее стороны послышался хриплый вздох, и девочка тихо заговорила, удивляя видавшего виды Мариана:
- Я… я просто не ожидала, что нечто может ранить меня. Поэтому и не подготовилась к этому. Знаете, когда мне было десять, я упала с подмосток в цирке на моем выступлении. Я шарахнулась в сторону ото льва, который внезапно вышел из-под контроля и сделал прыжок в сторону меня. В итоге я, наверное, избежала верной смерти, но заработала перелом ноги, причем открытый. Это я к тому говорю, что боль от этого была такая же, как и сейчас, но я смогла вытерпеть ее. Следовательно, и эту смогу, несмотря на то, что на некоторое время не могла контролировать себя.
- А ты сильная, - снизошел до комплемента Мариан, закидывая руки за голову и наблюдая за стайкой чаек, кружащихся в закатном небе.
На этот раз тишина действительно служила ему ответом, но Кросс уже почему-то был уверен, что Клауд вовсе не потеряла сознание, а просто молчит, не видя большого смысла в словах.
- Я хочу задать тебе вопрос, - задумчиво растягивая слова, произнес юноша через некоторое время. – Что ты собираешься делать дальше?
- Т-то есть? – сипло отозвалась Клауд.
- Ну, вот мы защитили твою Чистую Силу. Ты осталась жива, твое животное тоже не пострадало. У тебя есть два варианта: или оставаться и дальше в цирке, отдав нам Невинность, или уйти с нами и стать полноправным экзорцистом. Что ты выберешь? С одной стороны, видно, что тебе не нравится то, как ты сейчас живешь. Это на интуитивном уровне чувствуется. С другой стороны, я хочу предупредить тебя, что, уйдя из цирка, ты больше никогда не увидишь тех людей, которых так сильно любишь: этого твоего учителя, Ратмира, и его другую ученицу – не помню, как ее звать. Более того, став экзорцистом, ты буквально каждый день будешь находиться в эпицентре опасности – мы ведь там вовсе не в игрушки играем.
Мариан замолчал, ожидая ответа девочки. Почему-то ему казалось, что она даст точный ответ сейчас, а не начнет ныть, как ее ровесницы при столкновении с серьезными, взрослыми вопросами, требуя дать ей время подумать.
На лицо Кросса уселся непонятно откуда взявшийся комар и с жадностью впился в его щеку. И сразу же поплатился за свою невероятную наглость и алчность. Экзорцист невозмутимо стряхнул с ладони бренные останки кровососа.
Клауд же лежала на земле, невидящим взором глядя на траву перед собой, и просто молчала, витая где-то в своих беспорядочных мыслях. Несмотря ни на что, она уже приняла решение и знала, что экзорцист, лежащий неподалеку от нее и бубнящий себе что-то под нос, догадывался о сути ее ответа. Тяжело вздохнув и попробовав перевернуться на спину, девочка поморщилась от острой боли в разорванном плече и вновь зажала рану ладонью. Кровь из нее текла уже не так охотно, как прежде, но лучше циркачке от этого не становилось: если раньше кровь текла рекой, то сейчас снизошла до маленьких, горячих ручейков. Из последних сил крепясь, но все равно чувствую предобморочную слабость во всем теле, Клауд со свистом выдохнула и вяло сказала:
- Я уверена, что Вы знаете, какое решение я уже приняла.
Мариан хмыкнул. Наверное, он действительно задал этот вопрос только с той целью, чтобы удостовериться в своем предположении. Дернувшись еще от одного внезапно сильного укола боли, Клауд устало закрыла глаза и – упала в темный колодец забытья.
… На самом деле, прощаться с Ратмиром и Эллой было более, чем просто грустно. Элла плакала, не прекращая, и у меня создалось впечатление, будто она меня провожает не в дальнюю дорогу, а на тот свет. Ратмир был необычайно грустный. Казалось, что за несколько часов он состарился на десяток лет. Однако в отличие от Эллы, которая все цеплялась за мою руку и спрашивала: «Почему?», он даже намеком не хотел показать осуждения. Наверное, его, этого осуждения, не было и вовсе. И он подарил мне ожерелье. Сказал, что на память. Понятия не имею, откуда оно у учителя и кто был его хозяйкой до меня, но оно все равно мне очень нравится: красивое и простое одновременно, под шею, с крупным камнем бордового цвета. Жаль, что пока я носить его не могу, потому что оно большое для моей шеи, плюс ко всему, на девочке моего возраста оно будет смотреться… ну, не то, чтобы вульгарно, но не к месту, мне кажется. Все-таки оно больше женское, строгое, а мне всего-то четырнадцатый год. Поэтому я буду хранить его в шкатулке, пока не придет его время, как говорится.
Винсент принял решение отбывать ранним утром и отправил Мариана за билетами на поезд. Было поздно, и тот возмутился. Так я познала всю прелесть отношений ученика и учителя без прикрас. Это было смешно, честное слово! В итоге Мариан уплелся-таки за билетами, а Винсент отправился пить чай с Ратмиром.
Кстати, забыла написать: я очень удивилась, когда увидела заспанную физиономию Сантьяго, который пришел сказать мне пару слов в напутствие. Это чудо, которое не подвластно моему сознанию, честное слово! До сих пор удивляюсь, как это он не потребовал обратно деньги (мои деньги, из моей получки (!), которые он считает своими), которые я потратила, к примеру, на учебники. Хотя, поглядев на фингал под его глазом, я вспомнила слова Мариана насчет него и поняла, что тот до него все-таки добрался. Ни капли не жалею. Сама бы врезала по этой жирной роже!
Но возвращаюсь к заброшенной теме. Утром поехали. Я никогда не путешествовала в поезде в купе первого класса. Сидела и глазела по сторонам, как последняя дура. Кстати, я уверена, что у меня еще и рот был открыт – жалкое зрелище. А Лау все носилась по всему купе, ни на секунду не останавливалась. Не знаю, что ее так перевозбудило, но я даже не могла усадить ее к себе на плечо, как обычно.
Мариан же все клеился к молоденькой проводнице. Бабник страшный. Получил выговор от Винсента, который тем временем читал газету и попивал кофе. И от меня. Я была сонная, поэтому как-то не очень помню, что я ему сказала, но факт остается фактом: он обиделся на меня на целых двадцать минут – а потом опять полез ко мне с ехидным «шмакодявка». И как вот после этого к нему еще и «господин» приписывать?!
Оказалось, что главный штаб Черного Ордена находится под Лондоном. На станции нас встретил экипаж, который отвез нас к месту…
В Ордене мне нравится, несмотря на то, что в первые часы я не могла привыкнуть к мрачной обстановкой этого здания. Потом я встретила людей из научного подразделения, которые с самого начала обращались со мной очень дружелюбно. В итоге мне с ними весело, но, конечно, плохо, что здесь нет ребят примерно моего возраста. Говорят, что дети здесь вообще редкость: Чистая Сила лишь порой выбирает их своими хозяевами. Правда, также предрекают, что в скором времени ситуация изменится.
На второй день меня сводили к Хевласке. Когда я впервые увидела ее, я испугалась. Когда же она начала тянуть ко мне свои призрачные щупальца – еще больше. Это потом мне объяснили, что она тоже экзорцист. А мой праведный гнев ответили: «Ну, мы просто любим наблюдать за реакцией новичков, когда они видят нашу Хев!». Нашли развлечение, нечего сказать. А моя синхронизация с Лау, кстати, - 85%. Мне сказали, что для подростка моего возраста подобный результат воистину фантастичен по силе, и также посоветовали мне научиться обращаться с Лау не только, как с любимым животным, но и как с оружием.
Мне сказали, что меня отдадут в обучение одному из маршалов, но так как он сейчас на задании, поэтому, прежде чем начать тренироваться и так далее, в том же духе, мне нужно дождаться его.
Что ж, я буду ждать…»