Название: Путь Маршалов.
Глава 2.15 октября.
Прошло ровно два месяца с того дня, как Клауд поселилась в Черном Ордене. Лето закончилось совершенно внезапно, словно кто-то отрезал его от времени острым ножом: день тому назад светило солнце, а потом, совершенно неожиданно – полил дождь, сильный, издали похожий на белесую стену без всяких прорех. Тепло исчезло, словно его и не было никогда, а холод воцарился и прочно занял свои позиции, будто он и не уходил никогда.
Клауд же было скучно. Несмотря на то, что каждый день она проводила в обществе умнейших людей в Европе – как минимум – слушала их разговоры, откровения, девочка не могла отделаться от чувства тяжести в районе груди, словно там кто-то злой подвесил многотонный камень на прочной веревке, которая, наверное, никогда не порвется. Или порвется, если жизнь Клауд вновь кардинально изменится. Точнее, ей казалось, что пока ее жизнь вообще никак не изменялась. Она поменяла место жительства, да, но тот день, который был полон чудесами, казался далеким сном, не более. Никто не собирался с ней говорить о Чистой Силе, пока не вернется с задания ее учитель, следовательно, никто не хотел с ней тренироваться. Да и кому подобное девочка могла предложить? Мариан и Винсент уехали на задание месяц тому назад и еще не вернулись, а в центральном управлении более не было ни одного экзорциста нужного уровня. Поэтому бывшая циркачка начинала ощущать тупое – пока тупое – чувство ненависти к маршалу, который был поставлен ей наставником.
В начале ноября Клауд не вытерпела и, прихватив с собой Лау, самостоятельно отправилась в тренировочный зал. Ей никто не сказал, где он находится – за ненадобностью, как, наверное, решили члены Ордена – и она долго бродила по зданию управления, кутаясь в теплую, вязаную кофту и ежась от холода – здесь очень плохо топили. С собой Клауд взяла свой старый кнут, который девочка так и не смогла оставить в цирке; это был подарок Ратмира, и ей хотелось, чтобы как можно больше воспоминаний осталось в ее душе об этом добром человеке.
Винсент сказал, что оружием ее явно будет кнут – именно после его удара о землю не только Лау превратилась в огромного опасного зверя, но и земля вспыхнула огнем на много метров вокруг. Поэтому, рассудила Клауд, почему бы не натренировать руку?
И только через два часа новоявленная экзорцистка на третьем этаже нашла высокую тяжелую дверь из дуба, которая вела в тренировочный зал. К тому времени Лау благополучно уснула на ее плече, да и сама девочка хотела спать до безумия. Едва передвигая ноги, она дошла до двери в тренировочный зал и толкнула ее из последних сил. Дверь не поддалась, что и следовало ожидать – этих самых сил в Клауд не осталось никаких. «И из-за чего я так устала? – с унылым удивлением думала девочка, зевая и спиной опираясь на прохладную поверхность двери. – Ничего ведь сегодня не делала, лишь с угла в угол моталась. Наверное, все из-за бездействия. Правильно говорил Ратмир: ничего не делая, устаешь еще больше, чем от активной работы».
Тяжело вздохнув, Клауд сползла по двери вниз и уселась на корточки, задумчиво уставившись в пол. Бывшую циркачку не беспокоило то, что ее могут обнаружить здесь в таком безобразном состоянии. Во-первых, кому какая разница, где она находилась и как себя ощущала? Во-вторых, кто мог забрести сюда? Насколько знала девочка, лишь два-три экзорциста находились сейчас в здании, да и то со дня на день собирались отправляться на новое задание. Люди же из научного отдела постоянно обитали в своем отделе, на которое Орден выделил им всю западную часть центрального управления, выходя оттуда лишь на обед и на ночь, хотя последний вариант был совершенно необязательным, потому что спать ученые могли прямо на рабочих местах, используя вместо подушки кипы документов.
Нельзя сказать, что Клауд была общительным человеком. Наоборот, где-то в глубине души она представляла собой заядлого мизантропа, и людей ей нужно было выдавать по «порциям», и то тех, к кому она питала хоть какую-то искреннюю симпатию. Однако вот уже примерно три недели девочка изнывала от недостатка общения, нормального, неограниченного. Да, как было сказано раньше, целыми днями бывшая циркачка пропадала в научном отделе, разговаривая с учеными и разглядывая их труды, но эйфория от всего этого великолепия проходила быстро – стоило ей выйти за пределы отдела. Ученые любили ее, умного и внимательного ребенка, и очень радовались каждому ее приходу: детей в Ордене, кроме нее, не было, и этим взрослым, интеллектуально развитым мужчинам – за редким исключением женщинам – было приятно наблюдать кого-то, кто еще не вошел в пределы настоящей, как им казалось, жизни. Однако они никогда не интересовались делами Клауд, говоря только о своих изобретениях и заглядывая ей в глаза, чтобы увидеть там восхищение.
Вот уже второй день она туда не ходила. Одного из ученых Клауд встретила в столовой. Девочка сидела и с унылым выражением лица размазывала овсяную кашу по тарелке, когда он подошел к ней на минуту, желая узнать, почему это «малышка-экзорцистка» больше не радует их своим присутствием. Спросил из вежливости – наверное, для того, чтобы Клауд не думала, что ее забыли. Она поняла это сразу же и поспешно соврала, что приболела, оттого не хочет заражать остальных. Покашляла для виду, похлюпала носом, пока ученый мучительно придумывал, чтобы еще ей сказать – в знак утешения или просто так – и проводила его очаровательной улыбкой с обещанием зайти в научный отдел, как только выздоровеет. А когда дождалась, что мужчина сядет к ней спиной и начнет за обе щеки уплетать свой завтрак, бывшая циркачка быстро убрала с лица эту самую улыбочку, от наличия которой у нее сводило скулы, и поняла, что аппетит, и так хилый, покинул ее окончательно.
Она ненавидела, когда ей врали. По мелочам или нет – не важно. Просто ненавидела.
… «Клауд?..»
Вздрогнув всем телом, девочка подняла голову, которую до этого успела уютно устроить на скрещенных руках, и растерянно огляделась. Голос, мужской, приятный, буквально бархатистый, был, как казалось, везде, но у нее сразу возникло ощущение, что слышит его одна она – Лау продолжала спать на ее плече, не шелохнувшись.
«Клауд…»
Придерживая обезьянку, чтобы та не упала, экзорцистка быстро встала на ноги и вновь огляделась. Клауд ничего не понимала, и это начинало ее нервировать. «Или я сошла с ума, или мир сошел с ума. И оба варианта мне не нравятся», - мрачно подумала она и, недолго думая, крикнула в пустоту коридоров:
- Эй, кто здесь?
Ответом ей была тишина, однако совершенно внезапно девочка услышала далекую музыку. Кто-то играл на пианино, отчего по зданию разносилась нежная, легкая мелодия. Нахмурившись, Клауд сделала пару шагов и в недоумении остановилась: только что ей казалось, что мелодия доносится с одной стороны, но сейчас, по ее ощущениям, она была повсюду. Сердце девочки испуганно екнуло, и пальцами свободной руки она дотронулась до висевшего на поясе кнута. Бывшая циркачка не знала, получится у нее, в случае чего, активизировать Чистую Силу, но – опять же, в случае чего – она была готова попробовать сделать это.
И вот, когда Клауд уже отчаялась услышать этот странный голос, он зазвучал вновь:
«Я не здесь и не там. Если хочешь найти меня, положись на свою интуицию».Девочка пораженно застыла, нелепо прижимая руки к груди.
- Я… Я вас не понимаю… - пробормотала она, облизнув пересохшие губы.
«Полно тебе. Ты меня просто боишься, - голос зазвучал мягко, практически успокаивающе. - Но я не враг тебе, дитя, поэтому не причиню тебе вреда».
- Тогда кто вы? - дрожащим шепотом спросила Клауд, зачем-то выискивая что-то на потолке. – Вы из Черного Ордена? Вы человек или дух? Вы…
«Тише, тише. Не пугай своего зверя – он не понимает, с кем ты разговариваешь».
Клауд изумленно повернула голову в сторону Лау. Признаться честно, в эти минуты девочка о ней вовсе забыла. Обезьянка огромными от удивления глазами смотрела на свою хозяйку, словно спрашивая: что с тобой и что ты делаешь? В знак успокоения бывшая циркачка, извиняющеся улыбаясь, погладила ее по маленькой голове, почесала ногтем за крохотным ушком.
«Чтобы говорить со мной, не обязательно произносить фразы вслух. Я слышу тебя, девочка, даже мысленно», - зазвучал вновь странный голос, и только сейчас Клауд поняла, что он раздается в ее голове так же, как и волшебная музыка, которая становилась то тише, то громче с каждой секундой. «Вот я тупица!» - выругалась про себя девочка, однако незнакомец сразу же отозвался, словно так и надо было:
«Вовсе не стоит себя так корить. Поверь мне, многие до последнего не понимали, как я общаюсь с ними».
Клауд поежилась, но на сей раз не от холода. Ей было не совсем приятно, что этот человек – человек ли? – читает все ее мысли.
Лау, потянувшись, спрыгнула в руки девочки и зачем-то тихонько куснула хозяйку за большой палец. Бывшая циркачка удивленно посмотрела на нее, опустив голову, и обезьянка неопределенно махнула хвостом в сторону уходящего вдаль коридора.
- Ты хочешь, - едва слышно прошептала экзорцистка, - чтобы мы шли в ту сторону? Ты думаешь, он там?..
Но откуда Лау могла знать о пребывании этого странного существа, если даже не слышит его голоса? Однако…
«Вы там?» - уже про себя спросила девочка, уверенная, что незнакомец не только слышит ее, но и видит.
«Не знаю, - мягко отозвался он после секунды раздумья, - я не хочу давать тебе подсказки. Будет здорово, если ты самостоятельно найдешь меня, не так ли?» - в голосе его послышалась веселая улыбка.
«Наверное», - неуверенно ответила Клауд, прижимая Лау к себе и делая первый шаг в ту сторону, в которую указала обезьянка.
На этот раз незнакомец ей не ответил, лишь мелодия пианино изменилась, стала более веселой – она как будто подбадривала девочку, уговаривая сделать еще один шаг и еще. Вслушиваясь в нее, экзорцистка попыталась успокоиться и прикрыла глаза. Полагайся на свою интуицию – так сказал этот странный незнакомец? Что ж, ладно…
Под веками Клауд то появлялись, то исчезали тусклые всполохи огня, но она не обращала на них никакого внимания. Появляются и появляются. Исчезают и исчезают. Ей какое дело? Никакого. Она просто шла, не раскрывая глаз, но уверенная, что идет верным путем.
Прошел час, а может – всего несколько минут - пока Клауд не открыла глаза и не остановилась. Оглядевшись по сторонам и внимательно осмотрев дверь, перед которой оказалась, девочка попятилась. Здесь она бывала лишь однажды – Винсент ужасно не любил впускать гостей в свою комнату.
«Нет-нет, не уходи! Ты все сделала правильно. Теперь только открой дверь», – голос незнакомца грянул в ее голове, как гром среди ясного неба, и от растерянности экзорцистка остановилась, не заметив, что изо всей силы прижала Лау к себе, перекрывая ей воздух. Когда же заметила, обезьянка была на грани нервного срыва, если не обморока, вызванного кислородным голоданием, пытаясь вырваться из крепких объятий хозяйки.
- Прости, Лау, милая, - растерянно пробормотала девочка, отпуская питомицу, которая тотчас прыгнула ей на плечо – от рук подальше.
«Но ведь дверь закрыта, - сказала про себя Клауд, крайне тупо рассматривая кованую ручку. – И это крайне невежливо - врываться в чужую комнату, даже если она открыта!»
«Не волнуйся так, - попытался успокоить ее незнакомец. – Кто тебе сказал, что когда ты откроешь эту дверь, то окажешься в комнате моего друга Винсента?» - добавил он с хитрецой в голосе.
Полностью обескураженная, девочка тряхнула головой, которая казалась ей уже квадратной, и, недолго думая, крепко ухватилась за ручку двери, повернула ее и дернула на себя.
В широко открытые глаза Клауд ударил яркий свет, и ее, испуганно взвизгнувшую, буквально втянуло внутрь. На несколько секунд девочку оторвало от земли, у нее сложилось впечатление, что кто-то очень сильный подхватил ее на руки и несет куда-то. А потом этот кто-то внезапно ослаб, и он, быть может, не нарочно, но неаккуратно уронил ее, позволив стукнуться о бетонный пол коленями.
Вскрикнув от боли, Клауд завалилась на бок, обхватила ушибленные ноги руками и зажмурилась. Обезьянка проворно спрыгнула с плеча девочки, прежде чем оказалась раздавленной под весом своей хозяйки. Лау сегодня определенно не везло.
- Прости меня. Надеюсь, ты не сильно поранилась. – Голос незнакомца больше не звучал в ее голове, он был совсем рядом; в следующую секунду кто-то опустил руку на локоть экзорцистки.
Та открыла глаза и резко села на полу, хватаясь за кнут на поясе и моментально забывая о боли. Перед ней на корточках сидел молодой человек, бледнолицый, черноволосый, с завораживающе красивыми глазами золотистого цвета. Одет он был в белоснежный костюм, ноги его были обуты в черные, кожаные, элегантные и – сразу же видно – дорогие туфли. Незнакомец мягко улыбался Клауд, и девочка, смутившись, отпустила кнут, который так и не успела снять с застежки.
- Вы не из Черного Ордена, - внезапно даже для себя выдохнула она, еще раз оглядев мужчину с ног до головы. – Кто вы? Что вы делаете… здесь?..
Клауд растерянно огляделась. Как и сказал прежде незнакомец, она вовсе не обязательно окажется в спальне Винсента, когда откроет дверь – и теперь девочка прекрасно понимала, что он знал, о чем говорил. Они находились в белоснежной комнате, просторной, с высокими потолками. Огромное окно, сделанное на французский манер, лишь имело вид окна: приглядевшись, экзорцистка поняла, что это зеркало – и Клауд не обнаружила здесь ни одной лампы, ни одного светильника, но в помещении было светлее, чем днем. Из мебели в комнате находились небольшой диван белого цвета, стул с изящной спинкой и ножками, маленький стол из прозрачного стекла - и больше ничего. Посередине стояло белоснежное пианино с черными клавишами, над которым кружили похожие на больших светлячков ноты – оно-то и приковало все внимание девочки в итоге.
- Нравится? – признаться честно, на несколько минут Клауд забыла об этом загадочном молодом человеке, поэтому от звука его голоса около своего уха она вздрогнула всем телом и боязливо повернулась к нему.
Глядя на него, девочка испытывала целый букет разномастных чувств: к примеру, интерес и страх одновременно. Кто он, и – действительно – почему он находится в этом странном месте?
- Не стоит меня опасаться. – Незнакомец вновь читал ее мысли, и Клауд это, если честно, очень раздражало: это было как доказательство ее беспомощности перед этим человеком (человеком ли?). – Я не из Ордена, я не экзорцист и даже не горю желанием им стать. Одни меня зовут Музыкантом, а другие - по имени, Неа. Называй меня как хочешь. – Он с дружелюбной улыбкой протянул руку, затянутую в черную кожаную перчатку девочке. – А тебя как звать, если ты будешь против имени?
- Я… Я не буду против того, чтобы вы называли меня по имени, - пробормотала Клауд, после секундной задержки протягивая ему руку и вопросительно косясь на Лау – если бы с минуты на минуту ее хозяйке угрожала опасность, то обезьянка не сидела так спокойно на ее плече, лишь внимательно глядя на незнакомца исподлобья.
- Это очень хорошо! – казалось, Неа очень обрадовался такому раскладу событий, потому что заулыбался еще шире, весело прищурив золотистые глаза, и, пожав руку девочки, потянул ее за запястье, поставив, таким образом, на ноги. – Прости, с утра я не ожидал гостей, поэтому у меня нет даже чая, чтобы угостить тебя!..
- Да нет, все нормально, не волнуйтесь, господин Неа, - пробормотала в ответ Клауд, смущенная, казалось, искренними дружелюбием и гостеприимством Музыканта, - я не голодна.
- … но я могу сыграть тебе, - продолжил воодушевленно Неа, словно совершенно не слушая экзорцистку. – Хочешь?
Глядя на молодого человека, Клауд понимала, что он совершенно одинок, находясь в этой комнате. Почему-то она не сомневалась, что это помещение служит ему чем-то наподобие тюрьмы, поэтому не было ничего удивительного в том, что Неа скучал по чисто человеческому общению. Однако бывшая циркачка осознавала и то, что Музыкант вовсе не обычный человек, а от иных существ можно было ожидать что угодно, только не безосновных действий – так подсказывала ей интуиция. Если бы Неа не захотел видеть ее здесь, то не позвал ее, а сама она никогда не нашла бы эту белоснежную комнату, скрываемую чуть ли не в другом измерении.
Не дожидаясь ее ответа, Музыкант повернулся к ней спиной и неспешно направился к пианино. Клауд завороженно смотрела ему вслед.
- Садись куда-нибудь, Клауд, - спохватился Неа, дотронувшись до черных клавиш и оглядываясь на девочку со все той же неизменной улыбкой. – Я сыграю тебе в подарок только что придуманную мелодию. Мне кажется, она тебе понравится.
Без лишних слов экзорцистка ответила ему такой же мягкой улыбкой и осторожно присела на краешек белоснежного дивана. Лау прыжками преодолела расстояние между ней и хозяйкой и устроилась у нее в ладонях, свернувшись уютным клубочком – кто-кто, а она уже была готова слушать.
- Мне нравится твой зверек, - со смехом заметил Неа, стягивая с рук перчатки и засовывая их в карман белого плаща до пят. – Это ведь Чистая Сила, так?
Клауд лишь кивнула. Она почему-то и не сомневалась, что этот незнакомец знает все и всех. Если он нашел ее на таком приличном расстоянии от себя, то почему же ему не найти и всех остальных, его интересующих? Однако девочка очень хотела, чтобы Неа перешел сразу к делу: зачем она здесь, что он от нее хочет?
Неа коснулся клавиш кончиками пальцев, на секунду прикрыл глаза, словно вслушиваясь в себя, и заиграл. Клауд не могла противиться желанию Музыканта: здесь он был хозяином, а она – всего лишь гостьей. Если он захотел сначала сделать так, то никто не волен требовать иного.
А мелодия, выходящая из-под ловких, необычайно тонких, как у девушки, пальцев Неа, была воистину великолепной. Нежная, воистину волшебная, она затрагивала потайные струны души Клауд, переворачивая ее и освобождая от чего-то неимоверно тяжелого. Девочка блаженно закрыла глаза, погружаясь в эту мелодию с головой, как в бездонный океан.
Когда музыка на несколько минут стала тише, постепенно наращивая свои темп и громкость, бывшая циркачка нехотя приоткрыла глаза и подумала: «Его музыка гипнотизирует. Наверняка, это его Оружие. Да, именно Оружие, причем опасное: это как же лихо надо управлять Музыкой, а вместе с ней – человеческими душами».
Внезапно Неа перестал играть, оборвав мелодию на полузвуке, и Клауд поежилась, прижимая к себе Лау. Шизофрения это или нет, но девочке показалось, что он словно убил эту музыку, оборвав ее жизнь слишком резко и коварно, и это было жестоко с его стороны. Хотя уже до этого бывшая циркачка понимала, что Винсент не стал бы прятать за чертой такого доброго, на первый взгляд, человека. Все живые существа имеют миллион масок на любой случай, и вряд ли Музыкант был исключением из этого простого общепринятого правила.
- Боже мой, - произнес Неа, немного растягивая слова в гласных звуках, - тебе всего тринадцать лет, а ты настолько взросло рассуждаешь!.. Вот что значит – человек без детства.
Клауд лишь пожала плечами. Лишних слов ему было не нужно – мысли их заменяли, и девочка уже пробовала смириться с тем, что ее новый знакомый иначе не мог.
- Тебе понравилась мелодия? – все же спросил Неа, наклоняя голову на бок – как и любой мастер в своем деле, он требовал определенной похвалы своему творчеству.
- Да, - улыбнулась Клауд, - она просто замечательная. Однако она была бы еще более волшебной, если бы Вы ее закончили, а не оборвали.
- Хм… – уголки губ Музыканта на секунду опустились, но он настолько быстро вернул лицу прежнее дружелюбное выражение лица, что девочка уже подумала, что изменение в его мимике ей просто почудилось. – В следующий раз я обязательно закончу ее, если ты еще раз захочешь послушать. На сегодня же достаточно. Ты буквально сразу уловила в ней магию, и я расстроен тем, что не смог скрыть этого от ребенка.
«Что-то не видно Вашего расстройства», - чуть не вырвалось было у Клауд, но она вовремя напомнила себе: перед ней отличный актер, которому не составляет труда прятать под теми самыми миллионами масок свои истинные чувства.
Комната погрязла в звенящей тишине на несколько бесконечно долгих минут. Бывшая циркачка, нервно покусывая губы, неотрывно смотрела на Музыканта – ей была не по душе эта тишина, она угнетала ее. Неа же продолжал стоять у своего инструмента, изредка с нежностью проводя кончиками пальцев по черным клавишам; в задумчивости он низко опустил голову, и его черные, явно отросшие за время заточения, волосы закрыли лицо молодого человека полностью.
- Клауд, а у тебя много друзей? – Внезапный вопрос Неа застал Клауд врасплох.
- Ну… нет, - промямлила девочка, прижимая играющуюся с хвостом Лау к груди. – У меня, наверное, вообще нет друзей.
- Как это? – Лицо Музыканта удивленно вытянулась; он, как маленький ребенок, захлопал глазами с по-девчачьи длинными ресницами.
- Обыкновенно, - пожала плечами Клауд. – Я еще не встречала человека, который мог бы стать для меня другом. Настоящим другом, а не человеком, который только занимает его место.
- Правда? Неужели у тебя не было человека, которому ты могла бы рассказать все? – С каждой секундой Неа выглядел все более и более ошарашенным.
- Нет, - как-то извиняющеся робко улыбнулась бывшая циркачка. – В труппе было много детей моего возраста, и все они считали друг друга семьей. Кто бы первым ни пришел в столовую, то он занимал места всем – и тому подобное. Однако мне было некомфортно в их обществе. Точнее, сначала я была такого же мнения, как и они, но потом мне опротивело все это. Я поняла, что в их отношении друг к другу нет ничего, кроме притворства. Так я сохранила дружбу только с одним человеком, с девочкой, на несколько лет младше меня. Она стала для меня словно сестрой, но даже ей я не могла рассказать все, потому что некоторые наши взгляды на жизнь были слишком различны. А потом я уехала в Черный Орден, она же осталась в цирке.
Неа слушал ее очень внимательно, с видимым интересом – и пониманием. Когда девочка закончила свой небольшой рассказ, он подошел к ней, сгорбившейся на самом краю белоснежного дивана, потрепал по волосам, собранным в неряшливый хвост, и сказал:
- Знала бы ты, как похожи наши с тобой истории, то была бы сильно удивлена. У меня была большая семья, из тринадцати человек, я был четырнадцатым. Дружные с виду, объединенные одной идеей и целью, мы были примером для многих, но если бы все они знали, сколько было фарса вместо настоящих чувств, то были бы разочарованы своим идеалом. В итоге я ушел из семьи, но они всерьез решили, что я теперь для них враг, и устроили на меня травлю… Последствия нашего разлада… были ужасными. – Музыкант на несколько мгновений прикрыл глаза. – А что же касается друзей… У меня их было как бы много, но из нашей «дружбы» они не выносили ничего, кроме выгоды. Я знал это, поэтому мне были абсолютно безразличны эти люди. По-настоящему близок я был лишь со своим младшим братом. Он не был полноценным членом нашей «семьи», а являлся всего лишь родственником, но мне было все равно. Однако… после того, как я и моя семья открыли друг на друга травлю, я был вынужден прекратить с ним какое-либо общение.
- Из-за того, что вы стали изгоем в своей отвратительной семье, вы, можно сказать, потеряли самое важное в вашей жизни, да? – понимающе подвела итог Клауд.
Ей было любопытно слушать этого странного молодого человека. Ей было страшно представить те самые «ужасные последствия» его раздора со своей семьей. Ей было трудно не признать, что их истории были действительно очень похожи, если закрыть глаза на некоторые детали.
- Ну, можно сказать и так, хотя порой я общаюсь с братом, - с грустью улыбнулся Неа.
- Так, как со мной?
- Да. Однако это никогда не заменит живого общения с ним. – Золотистые глаза Музыканта потускнели от тоски, и Клауд почувствовала, как сердце ее сжалось от жалости к этому существу.
Существо это было, конечно же, опасным – в этом девочка не сомневалась – но таким несчастным и одиноким, что слов не находилось для того, чтобы утешить его. Если ее утешения и жалость были нужны ему.
- А почему вы оказались здесь? – решилась Клауд, задавая самый мучивший ее вопрос. – Зачем Винсент держит вас здесь?
Неа внимательно посмотрел на девочку, словно решая, говорить ей правду или нет.
- Я здесь для моего же блага. Я сам попросил Винсента забрать у меня ключ от этого места.
- Ключ от этого места? – непонимающе нахмурилась бывшая циркачка.
- Ну да. Это измерение принадлежит мне, и я лично согласился иметь заточение именно здесь. Кроме этой комнаты, здесь есть целый город, пустынный, огромный, тихий и оттого прекрасный – то, что мне нужно – однако большее предпочтение я отдаю этому помещению.
- Понятно, - протянула Клауд, оглядывая белоснежные стены и потолок комнаты. – И когда же закончится ваше заточение?
- Когда я решу, что оно мне не нужно. – Ответ Неа оказался совершенно не таким, каким его могла представить экзорцистка.
Она медленно перевела взгляд от окна-зеркала на Музыканта и потрясенно заглянула ему в глаза. Шутит ли он? Глядя в эти страшные глаза – за мягкостью их золота пряталось нечто пугающее – девочка поняла, что нет, не шутит.
«Значит, он действительно находится лишь потому, что сам того хочет. Наверняка, сейчас у него нет сил, и во время этого самого так называемого заточения он хочет вернуть их. Это больше всего похоже на правду, потому что в этом человеке – и человеке ли? – чувствуется невероятная мощь, несмотря на ее упадок. Мне кажется, с Винсентом он бы справился без труда, если бы очень хотел».
- Клауд, ты боишься меня? – Новый вопрос Музыканта заставил девочку вынырнуть из омута ее размышлений.
- Вас? Нет, почему-то нет, - вздохнула Клауд, потеребив складку на юбке.
- Но моих способностей – да? – Губы Неа вновь дрогнули в понимающей улыбке.
- Если вы читаете мои мысли, то зачем спрашиваете то, что уже знаете? – нахмурилась бывшая циркачка.
- Ну как же, - усмехнулся Музыкант, засовывая руки в карманы плаща. – Вы, люди, любите поболтать даже о таких вещах, которые вам уже известны – вот я и пытаюсь соответствовать вам.
- Смотрю, вы не больно-то жалуете людей, - криво улыбнулась Клауд, чувствуя, как по ее позвоночнику совершенно внезапно пробежал холодок – Неа менялся в характере на глазах.
- Я не люблю людей, - легко признался тот, прикрывая лицо одной рукой и потирая его ей. – Но без них мир станет скучным.
«Значит, все-таки он не человек. Тогда кто же он?»
- Я вижу, что вам становится очень трудно держать себя предельно вежливо и культурно, - вырвалось у Клауд, внезапно даже для нее самой. – Не думайте, что я такая уж неженка и не смогу вынести вашей настоящей манеры обращаться. Я не избалованная аристократка, с которой сюсюкались в детстве и продолжают делать то же самое и сейчас.
Из груди Неа вырвался глухой, слегка издевательский смешок.
- А откуда ты знаешь, какая у меня манера обращаться? – спросил он, убирая руку с лица и глядя на девочку изнеможенном взором. - Не обращай внимания на изменения в моем поведении, пожалуйста, я просто очень устал и хотел бы отдохнуть.
Был ли в этих словах Музыканта какой-то тонкий намек, Клауд разбираться не стала – просто встала с дивана, усаживая разыгравшуюся Лау к себе на плечо, и сказала:
- Тогда я пойду, не возражаете?
Неа растерянно посмотрел на девочку, и она почувствовала какой-то неприятный, но едва уловимый зуд в конях волос. «Так вот, значит, как. Теперь я точно буду знать, когда он будет читать мои мысли! Наверняка сейчас хочет узнать, почему я ухожу – не обидел ли он меня чем».
- А ты проницательна! – совершенно искренне рассмеялся Музыкант, восторженно щурясь. – Я даже сейчас запутался: и кто из нас чьи мысли читает… Ты хочешь задать мне какие-то два вопроса перед уходом, ведь так?
Клауд поежилась. Об этом она уже и сама попыталась забыть, но Неа словно читал в ее сознании отголоски ее желаний и мыслей.
Девочка смотрела на Музыканта исподлобья, а он на нее – открыто, с дружелюбной улыбкой, несмотря на огромные усилия, которые он прикладывал, чтобы выглядеть прежним.
- Зачем вы позвали меня сюда? – решилась спросить экзорцистка, облизнув пересохшие губы.
- На этот вопрос я пока тебе не отвечу. Чуть позже, имей терпение. Пока давай сойдемся на том, что я просто хотел поболтать с человеком, который в чем-то так похож на меня, - практически не задумываясь, отозвался Неа, и Клауд поняла, что о сути вопросов он знал так же давно, как и о самом их существовании.
«Сложно было не догадаться».
- Л-ладно, хорошо, - кивнула бывшая циркачка. – Тогда второй вопрос: кто вы?
Музыкант долго молчал, вновь опустив голову так низко, что волосы закрыли его бледное лицо до самого кончика носа.
- Девочка, тебе уже рассказывали о Ноях? – Голос Неа звучал глухо.
Клауд непонимающе моргнула.
- Нет, еще нет. А это важно?
- Еще как важно. Важно узнать, кто это. И важно знать, что я – Ной. – Нынешняя улыбка Музыканта попахивала безумием, и девочка, не контролируя свои движения, невольно отступила назад и нервно сглотнула.
- Х-хорошо, я узнаю, кто такие Нои, - пробормотала она, сжав пальцами ручку двери и медленно открывая ее.
Неа молчал, и Клауд нервно заглянула в дверной проем, чтобы хоть как-то заполнить это тягостное молчание. На этот раз в глаза ей не ударил яркий свет, нет, - за дверью оказался один из многочисленных коридоров Главного Управления Черного Ордена.
А Неа все молчал, не поднимая головы и не двигаясь.
- Я пойду, - пролепетала Клауд, спиной выходя из белоснежной комнаты, где Музыкант застыл перед пианино, подобно статуе из чистого снега. – Но я еще вернусь сюда.
И когда она уже практически закрыла за собой дверь, отчаявшись услышать хоть какой-то ответ, Неа негромко сказал:
- Я надеюсь, что придешь…
- … после того, что узнаешь, - добавил он, когда закрылась дверь, оставляя его одного в своей белоснежной тюрьме.
***
20 октября.
Винсент, устало потирая лицо, неспешно шел по направлению к своей комнате. Последние их с Марианом задание было трудным для них обоих. В пятнадцатых числах месяца Винсент начал чувствовать сильнейшее недомогание в моральном плане: ощущение тревоги нарастало с каждым днем, и он ничего не мог с этим поделать. Бонусом к ноющей боли в груди, похожей на тяжелый камень с острыми углами, стали проблемы с правой рукой Мариана, которая немела и часто отказывалась работать. Все эти обстоятельства неимоверно осложняли их миссию, и под конец они чувствовали себя словно выжатые лимоны, которые были выкинуты в толпу и по которым потоптались около сотни людей.
По приезду в главное управление Кросс без лишних слов отправился в научный подотдел, который занимался изучением Чистой Силы как оружия. Винсент не винил его – да и в чем, собственно, он мог винить юношу? В таких условиях Мариан просто-напросто не мог работать нормально, и, так как экзорцистом он был сильным, оттого и востребованным, с этим нужно было что-то делать.
Маршал же направился прямиком в свою комнату. Ему нужно было отдохнуть и…
Взявшись за ручку двери в свою спальню, Винсент застыл с широко раскрытыми, остекленевшими от ужаса глазами. В сознании мужчины пронеслись миллионы картин, больше похожих на фотографии, черно-белые или режущие глаз негативом.
… Испуганное лицо Клауд Найн, этого удивительно ребенка, сумевшего объединиться со столь мощной Чистой Силой…
… Ее хрупкая фигурка в лучах ослепительного света, исходящих из открытых дверей в комнату маршала…
И мягкая, дружелюбная улыбка на тонких губах, за которой Винсент уже мог различать самое настоящее, чистое безумие.
Пальцы руки Винсента, все еще лежащей на ручке этой чертовой двери, мелко подрагивали; тяжело дыша, мужчина обессилено привалился к ней плечом и на секунду прикрыл глаза, пытаясь успокоиться.
- Вот же ублюдок! – процедил он наконец сквозь крепко стиснутые зубы и, прошептав нужные слова для открытия другого измерения, изо всех сил толкнул дверь от себя.
Она с грохотом ударилась о белоснежную стену, из-за чего от нее полетели щепки, а Винсент, напоминая гневный ураган, вбежал в импровизированную тюрьму Музыканта.
На этот раз Неа не стоял около пианино, а сидел на ручке дивана у окна, сложив руки на коленях и задумчиво глядя в пол. Заметив маршала – на самом деле его трудно было не заметить – он встрепенулся – и тотчас получил в челюсть со всего размаху. Выставив руку для более мягкого падения, молодой человек повалился на сидение дивана, а Винсент навис над ним, зубами стягивая перчатку с правой руки – он был готов применить против Музыканта более опасное оружие, чем кулаки.
- Что ты творишь, Орджел? – Голос Неа был тих и спокоен, но в нем слышалась смертельная угроза.
Винсент знал, что это существо нельзя было злить, но не мог справиться со злостью, взорвавшейся в нем моментально, словно вулкан. Теперь он остановиться уже не мог. Перчатка маршала с шелестом упала на пол, и мужчина поднес руку с черными ногтями к правому глазу, который через секунду засветился красным.
- Пытаешься использовать против меня мой же дар тебе? – Смех Неа был похож на грохот ссохшегося гороха о стены какого-то пластикового сосуда. – Что же тебя так разозлило, друг мой? – Музыкант резко поднял голову, и Винсент увидел его страшные глаза, с золотой радужкой и черным белком, из-под спутавшихся прядей отросших волос.
А в следующую секунду ноги маршала оторвались от земли, и он с лету врезался в противоположную стену комнаты. Мешком падая обратно на пол, Винсент закашлял и заляпал белоснежный паркет кровью.
Звуки мелодий Неа могли становиться невидимыми плетями, и горе тому, кто хоть когда-то чувствовал их на своей шкуре. Можно сказать, что мужчине очень повезло – Музыкант был еще не слишком зол – иначе он, как минимум, мог заработать себе перелом нескольких ребер и с достойным видом отдаться своему недавнему желанию отдохнуть - на целый месяц.
- Зачем ты сделал это? – прорычал Винсент, приподнимаясь на одном локте и тыльной стороной ладони свободной от опоры руки вытирая текущую по подбородку кровь.
- Что именно? – сухо уточнил Неа, вставая с дивана и подходя к нему.
- Зачем ты втягиваешь в свою интригу этого ребенка, Клауд? – сотрясаясь от злости и глядя на него снизу вверх, спросил маршал. – Неужели тебе мало того, что ты уже задействовал Мариана и меня?
- Мало, - отрезал Неа, хмурясь. Он на секунду закрыл глаза, а когда открыл, то посмотрел на мужчину вновь ставшими нормальными глазами. – Эта девочка будет мне полезна в будущем, когда я верну свои силы. Ты не поверишь, Винс, я почувствовал волны ее мощи даже на таком огромном расстоянии! Ты понимаешь, каким экзорцистом она вырастит?
- Раньше тебя не интересовали чистые экзорцисты, Ной, так что за парадоксы ты себе сейчас позволяешь?! – Отчаяние заполняло сознание маршала, как вода заполняет пустой стакан.
Музыкант же добавил в эту самую «воду» соли, явив миру ядреный коктейль:
- То было раньше. Раньше, кроме вас двоих, я не встречал таких способных понять меня и пойти за мной людей.
- Да откуда ты знаешь, что она способна понять тебя и пойти за тобой? – озверел Винсент, вскакивая на ноги, несмотря на боль во всем теле. – Я уверен, что ты даже толком не признался ей, кто ты!
- Не признался, но посоветовал ей самой об этом узнать, - пожал плечами Неа, отворачиваясь от сраженного на повал мужчины и отходя к окну. – Мы очень похожи с ней, Винс. Во всяком случае, многие детали наших историй совпадают, поэтому я на восемьдесят процентов уверен, что она внимательно выслушает меня в следующую нашу встречу и поймет. Однако…
- Однако? – ехидно подбодрил его Винсент, откидывая с лица растрепавшиеся пряди и принимаясь стягивать с волос ленту, чтобы перевязать их.
Неа моментально погрустнел.
- Неделя практически прошла, а она все еще не пришла, хотя и обещала…
Маршал фыркнул, оставляя волосы в покое и доставая из кармана плаща чистый платок.
- Ты видишь в этом что-то удивительное? – спросил он, вытирая лицо от крови. – А я вот – нет. Клауд – неимоверно любопытный ребенок, поэтому я точно знаю, что твое «пожелание» она уже с лихвой выполнила. Как ты думаешь, что она будет чувствовать, узнав, что ты Ной – главный враг экзорцистов? Вспомни, как отреагировал на это Мариан в свои четырнадцать лет, и прекрати тешить себя дурацкими надеждами. Дети, они все похожи.
- Нет, - упрямо покачал головой Неа. – Они разные. Я сразу это понял. Она придет и выслушает меня.
Винсент скептически приподнял одну бровь. Иногда Четырнадцатый Ной напоминал ему мальчишку-переростка, который с виду похож на серьезного взрослого человека, но который в душе остается вечным капризным, своевольным ребенком.
- Посмотрим, - пожал плечами маршал, решив в лишний раз не спорить с Музыкантом.
- Увидим, - согласился Неа, поворачиваясь к открытой двери в его белоснежную тюрьму.
Показалось ли Винсенту или нет, но в сознании его мелькнул звук удара маятника огромных часов.
«Время нашего спора… пошло?»
***
22 октября.
Клауд неподвижно сидела на стуле, несильно сжимая руками край стола и изредка барабаня пальцами по столешнице. Рядом с давно погасшей лампой огромной стопкой лежали толстые фолианты, написанные рукой искателей.
- Девочка, тебе уже рассказывали о Ноях?
- Нет, еще нет. А это важно?
- Еще как важно. Важно узнать, кто это. И важно знать, что я – Ной.
- Х-хорошо, я узнаю, кто такие Нои.
Теперь об этих Ноях она знала все. Враги. Кровожадные убийцы, возомнившие себя Детьми Бога, единственными людьми, которые достойны продолжать свое существование на земле. Хозяева акума, которые недавно чуть не убили Клауд.
Неа был одним из них. Четырнадцатый Ной – Музыкант, умеющий гипнотизировать людей с помощью своих мелодий и с их же помощью убивать.
Однако…
У меня была большая семья, из тринадцати человек, я был четырнадцатым. Дружные с виду, объединенные одной идеей и целью, мы были примером для многих, но если бы все они знали, сколько было фарса вместо настоящих чувств, то были бы разочарованы своим идеалом. В итоге я ушел из семьи, но они всерьез решили, что я теперь для них враг, и устроили на меня травлю…
Получается, Музыкант отказался от своей семьи и предал их общую идею.
«Мне страшно, мне так страшно, что трясутся колени, - думала Клауд, повернув голову к Лау, которая безмятежно спала на незаправленой кровати девочки. - Случится ли так, что, начав поддерживать связь с Неа, я окажусь предателем в рядах экзорцистов? Но… Мне нужно разобраться, просто необходимо понять, что же произошло на самом деле, – девочка вновь пролистала несколько листов лежащей на самом верху стопки книги. – Я уверена, что информация, добытая искателями и другими людьми, о произошедшем семнадцать лет назад не совсем верна, и единственным, кто мне сможет все объяснить, является Неа. И, в конце концов, зачем-то он пригласил меня в ту странную комнату и сам же в итоге сказал, что на некоторое время аргументом для этого будут его личная скука и желание с кем-нибудь поговорить. Я считаю, что это «некоторое время» прошло - достаточно водить меня за нос, как маленькую!»
Решительно поджав губы, бывшая циркачка спрыгнула со стула и захлопнула уже бесполезную для нее книгу. На краю стола она увидела свой дневник, но, понимая, что сейчас ей нечего в него писать, сразу же позабыла о нем.
- Лау, вставай! – окликнула девочка обезьянку, прыгая на одной ноге и пытаясь застегнуть сапог на голой ноге. – Мы уходим.
Та сразу же встрепенулась, подскочив на облюбованной ею ранее подушке, потянулась и в несколько прыжков оказалась на плече хозяйке, на бегу застегивающей теплую кофту и закрывающей за собою дверь.
***
Неа сидел на подоконнике, попивая из белоснежной фарфоровой чашки горячий черный чай, когда почувствовал, что часы, запущенные им два дня тому назад, вновь радостно ударили, словно колокол.
- Ты проиграл, Винсент, - мягко констатировал факт Ной, опираясь спиной о стену и победно улыбаясь.
Винсент же, сидящий на подоконнике в своей комнате и читающий очередной доклад искателей, вздрогнул, дернул рукой и чуть не уронил на пол черную чашку с горячим молоком.
«Неужели, действительно проиграл?..»